В Денериме царствовала жизнь вопреки.

В столицу стекались беженцы со всей округи, но никто будто бы нарочно не говорил о Море, тогда как часть не задерживалась вовсе, стремясь попасть на корабли в молчаливом отчаянии. Торговцы подняли цены, но не слишком заметно, и прилавки не пустовали, — говорят, перебоев с поставками не наблюдается. Таверны гудели в привычном ритме, разве что вооруженных людей заметно прибавилось за последние несколько дней. Краем уха Алим услышал, что бордели переживают не лучшие времена, но это скорее от избытка работы, нежели от недостатка клиентов — впрочем, сам он был не уверен, да и девицы волновали Стража в последнюю очередь.

Благодаря щедрому предложению эрла Эамона Страж и его спутники не нуждались в крыше над головой во время своего пребывания в городе, но в общем и целом их финансовое положение оставляло желать лучшего [особенно после последней закупки эликсирами и оружием, не говоря уже об опрометчивом подкупе охранника], что невольно тяготило каждого в отряде в той или иной степени, а значит, сказывалось на общем и без того невеселом настроении и командном духе, о котором любил порассуждать Алистер. Было время, когда Алим отказывался наживаться на случайных разбойниках и порождениях тьмы, но очень скоро принципы уступили банальным потребностям: жажда жизни оказалась сильнее.

  Гордость разбилась о Голод.

Былая холеность тепличного воспитанника Башни Круга стесалась о сухие ветви и дорожные ухабы, смылась дождем и иссохла под холодными ветрами. Испачканы руки в грязи, пропитаны трупным смрадом: вперед ушлых мародеров вскрыты замки и срезаны карманы, оставлены тела на пир воронью.
И все же... карманы Стража были неприлично худы: лишь несколько медяков позвякивали в мешочке, оставленные на случай непредвиденных дорожных расходов.

Пусты были и его глаза. События в эльфинаже заставили Алима задуматься о том, на что ранее он закрывал глаза, принимая как должное и неизбежное. Впервые за долгое время он вспомнил о своем детстве, проведенном в таких же городским трущобах: он помнил грязь эльфинажа — место поменьше и зловоннее местного; татуировки на лице отца и голос матери, но жизнь в Башне довольно быстро вытеснила детские воспоминания: в Круге все считались равными, [настолько, насколько это возможно ] значение имели лишь твои успехи в обучении и, быть может, личная харизма, но правда в том, что мало кого волновали его острые уши на экзамене у Торрина.

До выхода в мир.
Сейчас он носит титул Серого Стража, слава Ордена идет впереди него, но не страх перед гербом с грифонами, ни легкие доспехи, ни посох за спиной не способны защитить от настороженных взглядов и презрительных усмешек, на которые Алим ( успевший проникнуться собственной.. исключительностью как всякий уважающий себя маг, и набраться снобизма ), не сразу научился не обращать внимания.

Косые взгляды направлены на него и сейчас — Алим спиной чувствует, да только это совсем не важно. В Покусанном дворянине шумно: идеальное место встречи для незаметных переговоров и передачи писем заинтересованным лицам и обратно. На этот раз у Алима в руках странный сверток — в награду за помощь от безымянных друзей, которые раньше не подводили.

От него разит кровью.

От Алима. от Свитка. от Зеврана, что недовольно сопит в спину, не скрывая своего любопытства.
не на это они рассчитывали, но выбирать не приходится.

Внутри — запечатанный восковой печатью с неопознанным гербом свиток, оказавшийся на проверку картой. Зевран ставит на сокровища, Алим — на неприятности.
Винн осталась безучастной, пожав плечами: она не очень одобряла все эти сторонние заказы, постоянно напоминая, что у них нет на это времени. Огрен звучно выругался, и по тону его сложно было понять: от большой радости или разочарования.

"Сейчас или никогда" звучало, может, и убедительно, но под тяжестью взгляда Винн Алим свернул свиток, убирая во внутренний карман. В действительности им предстояло заглянуть еще в пару мест, и так уж вышло, что по удачному (или нет) стечению обстоятельств, сокровища и дела ждали на одной стороне карты.

"Быть может... "

Но утро вечера мудренее.
А Алим слишком устал.

Карта жжет ему грудь, обещая — в порядке исключения — дары безвозмездно [алим понимает, что ничто не бывает за так. принцип равноценного обмена в алхимии нерушим и распространяется на все сфреры жизни]. Алим устал отдавать. воевать. терять.
совсем немного — разве они не заслужили? [ алим знает, что нет. что искушение сильно, но не непобедимо].

   имя тебе — искушение.

Алим непроизвольно касается Зеврана, задевая в тесных дверях таверны. На мгновение ему кажется, что Арранай сейчас схватит его за руку и по-мальчишечьи припустит трусцой. Выдавать желаемое за действительное — дурной тон, но, тем не менее, собственные дурные мысли развеселили, вызвав краткую усмешку.

—  приходи, — выводит одними губами, разрывая контакт шагом вперед.

не приказ, не просьба - мольба.
И пусть осуждают за спиной и в глаза, пусть будет хоть трижды прогневан Создатель. Если времени нет для любви, то зачем эта жизнь им дана?

Страж призвал Зеврана, и тот действительно пришел, едва сонная птица — сумерки — пролетела над Денеримом с его окрестными лесами, подгоняемая холодным светом бледно-желтого диска луны.

Доверять спину и самое себя профессиональному убийце — идея не из лучших. Брать в свой отряд того, кто накануне пытался тебя убить, — и того хуже, но Алим уже зарекомендовал себя как специалист по части влипания в невозможные (и, несомненно, увлекательные) приключения, назвать которые иначе как плохой идеей у нормального человека язык бы не повернулся. По счастью, Алим человеком не был вовсе, зато являлся хорошим магом и обладал невероятным запасом удачи, словно в детстве только и питался, что четырехлистным клевером (что, впрочем, вполне могло бы оказаться правдой). Тем не менее, фортуна — известная ферендельская шлюха, и будь она хоть трижды обвенчана со своим избранником, все вертится в поисках нового, так что нет ровным счетом ничего удивительного в том, что время от времени, даже над самым удачливым медленно, но верно сгущаются черные тучи.
  И хотя буря была еще далеко, первыми встрепенулись вороны.

Зевран словно нарочно предпочитал бесшумно появляться из-за спины, то ли следуя устоявшейся привычке, то ли проверяя нервы Стража и остальных на прочность — в последнее отчего-то охотно верилось.

— Я был предельно прям, — мягко улыбнувшись в ответ, честно ответил Алим. Он уже понял, что при общении с Зевраном нет оружия вернее прямоты и честности, а всякая попытка играть по его правилам неизбежно приводила к блужданию в лабиринте изысканных слов, сочащихся ядом недосказанности, таящих двойное (а то и тройное) дно. Но не петли сложных предложений пугали Стража (изучая иные трактаты в Башне, приходилось продираться и не через такие тернии), а предательство сердца. Чем дальше заходили они, тем меньше Алим верил в слова о мимолетности их отношений, что должны рассматриваться лишь как способ приятно скоротать время. Неискушенный в подобных вопросах, он опасался собственных чувств.

— Заверяю тебя, ничего неправильного.
(или нет)

Чтобы как-то оправдать свою незанятость ничем полезным (изучать дикую магию с Морриган или совершенствовать изученное с Винн, конечно, было увлекательно, но требовало уж слишком много сил — моральных, как минимум, а от стратегий и каламбуров Алистера уже шла кругом голова), Страж сделал вид, что активно изучает попавшую к ним в руки карту сокровищ, засев в своей палатке. Бумага оказалась добротной, чернила относительно четкими линиями обрисовывали неизвестную местность — было видно, что над ней корпел опытный мастер, а не случайный бродяга.

— C какой вероятностью выживают после твоих допросов? Нет, подожди, это не то, что я хотел узнать. Или... а, о... — смутившись на мгновение, Алим успел почувствовать жжение на кончиках ушей, но серьезность собственных дум взяла верх над слабостями сердца. Помрачнев, он добавил уже серьезно: — Думаешь, стоит попробовать?

Он поднял задумчивый взгляд на Зеврана и вновь вернулся к карте, словно желал выучить наизусть каждый штрих.

- Можешь представить, что еще совсем недавно я мог лишь смотреть на старые карты Тедаса, но не понимал, что за ними скрывается? Волнистая черта с подписью река такая-то оставалась линией на бумаге и ничем не больше... — Алим наконец смог оторваться от свитка, заодно сбрасывая пелену воспоминаний о временах вынужденного затворничества в Кинлохе.

— Я хочу рискнуть, — тихо признался он, прикрывая глаза. В воображении уже рисовались сокровища, что дожидаются отчаянных смельчаков. Что-то эльфийское: древнее и изысканное, напоминающее о временах былого расцвета и могущества ныне угнетенной расы. И, разумеется, наполненное магией. Или, быть может, диковинное оружие руки Совершенного. Сундук, доверху набитый золотом, тоже подойдет — не так романтично, но всегда приятно.

Мечты питают души подобно тому, как пища питает тело, но со временем лишь немногим достает сил продолжать мечтать под гнетом жестокой реальности. Алиму немногим за двадцать, и он знает, что долго не проживает из-за скверны, что отравила его кровь. Он ни о чем не жалеет, даже если выбора как такового и не было вовсе, и все же... Насколько порочно желание брать от жизни все? Насколько наивна мечта увидеть мир за пределами Ферелдена? Остагар, Лотеринг, Редклиф, Орзаммар, Денерим — он уже видел больше, чем мог когда-то представить, но теперь этого казалось слишком мало, словно демон Жадности завладел его сердцем.

— Ты плохо на меня влияешь, — заверил Страж своего друга, внезапно рассмеявшись. — Возьми ответственность!